Рассказывайте, кайфуете ли от работы вы!
Сейчас Игорю Степанову 28 – и он работает с Дзагоевым, Луневым, Джанаевым, Рыжиковым, Дзюбой. Готовит их к сезону, восстанавливает после травм и следит за питанием. Когда-то Степанов сам играл в футбол: после городской академии в Краснодаре попал в «Локомотив», но не поднялся выше дубля. Потом были лавки «Амкара», «Уфы», после чего в 2013-м Игорь закончил карьеру.
Еще в дубле он мечтал о том, чтобы стать физиотерапевтом. После карьеры Степанов устроился в фитнес, ходил на короткие курсы в России, но основное образование получил в США. Чтобы окончить 40-недельную школу, он с нуля сам выучил английский и продал квартиру в Краснодаре (по-другому денег не хватало).
Сейчас Игорь работает в клинике главного врача РФС Эдуарда Безуглова, где занимается реабилитацией топовых спортсменов, и мелькает в инстаграме Дениса Глушакова, который помнит, как подкармливал дублера пирожками.
Александр Головин поговорил со Степановым и вместо истории о карьере неудачника услышал лекцию, как идти к мечте, даже если она кажется слишком далекой.
В дубле «Локо» Степанов играл с Кокориным, которого уже тогда подкалывали из-за того, что переписанный. Но самым талантливым из молодых был другой футболист, который уже закончил
– Я родился в Краснодаре, где несколько лет до 2005 года провел в СДЮШОР-5. Тогда еще не было «Краснодара» Галицкого, в городе только появлялись первые «Магниты», а нашим главным соперником была «Кубань».
Не скажу, что академия «Кубани» сильно превосходила нас по обеспечению. В начале нулевых мы находились плюс-минус в равных условиях: тренировались на абсолютно убитых полях или на резинке, когда поле квадратиками. Экипировку сами покупали.
Я хорошо играл за свой год – еще со двора делал это в воротах, удачно выступил на турнирах, где присутствовали селекционеры. Поступило несколько предложений. Одно из них – от «Локомотива». Я поехал в Москву, хотя родители думали полгода. Сомневались, нужно это мне или нет. В мае уехал, хотя турнир сыграл в январе.
– «Локомотив» удивил?
– Приехал – там все по-другому. В СДЮШОР покупали форму у какой-то частной компании без лейбла, в Москве – Nike. Несколько полей: искусственное, с подогревом, в интернате прекрасные номера. Тогда для меня это был верх того, что можно достигнуть в футболе.
Еще поражался уровню ребят. Они реально были на голову сильнее. В Краснодаре я хорошо играл и выделялся среди сверстников, в «Локомотиве», наоборот, приходилось тяжело, я отставал от многих. Потом уже подтянулся, адаптировался.
В ментальном плане проблем не было, но в Москве жестче юмор. Дело в том, что у меня с детства большой размер ноги. В 14 лет носил уже 44-й при росте 185 сантиметров. И вот чуть ли не в первый раз пришел в раздевалку, положил бутсы, рядом парень говорит: «А где твои лыжные палки?» Так обидно стало. Незнакомая обстановка, чувствую себя неловко, еще и очень скромный, необщительный – тут такая шутка. До сих пор в голове сидит.
– Глушаков вспоминал, как кормил тебя в дубле пирожками. Что за история?
– Это не прямо буквально. Он просто старше и периодически брал надо мной шефство. Он приехал в команду в 2005-м в 18 лет, а меня стали привлекать к тренировкам дубля в 15. Все ребята значительно старше. И в целом обстановка агрессивнее, чем потом в молодежках. Потому что в дубле не было возрастного лимита, за него мог выступать любой футболист. В итоге из основной команды спускали по 10 человек.
Получалось, что 22-24 человека, которые тренировались в дубле, бились не за 11 мест в составе, а за одно-три. Конкуренция очень высокая, а зарплаты не сильно большие – 100-200 долларов по тому курсу. На тренировках периодически возникла резня, ребята пытались уцепиться за места в составе. А мне 15, физически не дотягивал, случались ошибки. И вот когда кто-то начинал давить, пихать – Денис говорил: «Оставьте, все нормально, пусть играет».
– Кто был самый топовый игрок дубля?
– Селсиньо, когда его спускали из основы. По работе с мячом было видно, что у него очень высокий уровень. Он отлично видел поле, разбирался в игре, тактике, хотя приехал 16-летним. У него был колоссальный потенциал, но он лентяй. Приходил на тренировки и не отрабатывал на 100%. Я не уверен, что даже на 50 % отрабатывал.
– В дубле играл и Кокорин. Тогда тоже говорили, что он переписанный?
– С первого дня, как я пришел, слышал, что его постоянно подкалывали. Но играл он уже тогда потрясающе. При этом не скажу, что физически чем-то выделялся и походил на спортсмена, который не соответствует своему возрасту. Он не был супервысоким, суперздоровым. Даже чуть поменьше, чем другие ребята. Да и по 1991 году помню ребят быстрее него. Но вот комбинация скорости, скорости работы с мячом и умных действий – это да. За счет этого он один решал исход матча. Когда команда играла не очень, а у него шла игра, он мог вытянуть матч.
– А что за люди, которые были быстрее него?
– Несколько. И таланты были. Знаешь, когда я находился в академии «Локомотива», казалось, что человек 15 из команды точно заиграют на хорошем уровне. В итоге из 25 человек именно моего выпуска только трое остались на профессиональном уровне – Никита Дроздов из «Шинника», Андрей Семенов из «Нефтехимика» и Павел Карасев из «Тамбова». Георгий Нуров сейчас без клуба, Сослан Гатагов завершил карьеру. И ни один не дорос до сборной.
То же самое по 1990 году. Приходишь смотреть – они реально топовые. Например, самым талантливым считался Андрей Вавилченков. В детской школе он был невероятным игроком. Прошло время – не играет нигде. А Паша Карасев, единственный из моего года, кто дошел до РПЛ, в детстве не всегда в основной состав попадал. Чаще не попадал даже, чем попадал. Он был невысоким, худым – приходилось другими качествами компенсировать недостаток физики: должен был быть выносливее, всегда выкладываться на поле, активно думать, потому что более физически подготовленные могли оттеснить его корпусом, обогнать. А он брал интеллектом. Когда все подравнялись, у него появилась преимущество.
– То есть проблема в том, что чаще тренеры выбирают высоких и объемных, чем тех, у которых хорошее мышление?
– Дело даже не в тренерах. Просто все дети развиваются с разной скоростью.
Сейчас, кстати, Безуглов проводит большое исследование для РФС по поводу возраста. Если ты посмотришь заявки клубов РПЛ, там будет больше атлетов, которые родились в первой половине года, чем во второй. Представляешь, какая это разница, когда один атлет родился в декабре, а другой – в январе? Между вами может три недели фактически, но в паспорте – один год: ты играешь за год младше, а он – за год старше. Или вы играете за один год, а у вас разница почти 12 месяцев, потому что он родился в январе, а ты – в декабре. Особенно это сказывается на ранних возрастах.
Надеюсь, по итогам исследования в футболе что-то поменяется.
Скрытая проблема футбола – крайне мало игроков, родившихся после 1 июля. Все из-за устаревшего отбора в школы
Молодой игрок – это жестко: полтора года сидел на лавке «Амкара» и «Уфы», после травм восстанавливался сам, зарплата – 100 долларов
– Пишут, что после академии ты попал в «Локомотив»-2 из ПФЛ. Все так?
– За команду заявили внезапно: кто-то из вратарей травмировался – и пригласили меня. Даже не помню, успел ли съездить на выездные матчи, но в нескольких домашних матчах в заявке точно присутствовал. Потренировался с ними две-три недели и вернулся обратно в академию. Так что это не полноценное нахождение во второй лиге.
Но запомнил момент, когда точно понял, что начался большой футбол. Два года тренировался с дублем и вроде как играл против взрослых ребят, не боялся идти на выходы, у меня еще и рост 193 сантиметров.
И вот пришел на первую тренировку «Локомотива»-2. Подача с фланга, несложная для вратаря. Вышел спокойно, в верхней точке забрал мяч. Тут же в меня влетел Анзор Саная (сейчас играет в «Роторе» – Sports.ru). Я перевернулся в воздухе, вижу газон, а не небо, но мяч хотя бы зафиксировал. Анзор похлопал по плечу: «Добро пожаловать».
– У тебя был агент?
– Да, Денис Машкарин. Сейчас он работает в селекционной службе ЦСКА, а в 2007-2008-м помогал мне. Клуб предложил контракт после академии, когда мне исполнилось лет 16. Но контракт был маленький – 3,5-5 тысяч рублей. Денис не брал с этих денег никакой комиссии, рассчитывал на перспективы. Видимо, перспектив у меня было немного.
– А как ты жил на эти пять тысяч?
– В футбольном интернате. Питались тоже там. Нам выдавали экипировку. Поэтому деньги шли на карманные расходы. Жили счастливо, мне хватало. Как-то умудрялся еще покупать перчатки и бутсы.
Помню, когда переподписал контракт, платили уже 10 тысяч. Тогда казалось, что огромные деньги – и так круто.
– Почему ты ушел из «Локомотива»?
– При Билялетдинове я играл за дубль товарищеские матчи и ездил на сборы, но не входил в заявку – в сезоне играл всегда кто-то спущенный из основы и первый выбор из молодых. Для тренировок третьим брали меня. До выпуска оставалось два года, тренер говорил: «У тебя еще много времени». Когда выпустился, дубль стал молодежкой и пришел новый тренер – Волчек. Он прямым текстом сказал: «Я тебя не вижу в команде». Забавно, что это произошло в мой день рождения, в 18-летие. С утра была тренировка, после нее он позвал к себе. Я весь такой довольный пришел, он говорит: «Игорь, тебе надо искать команду».
При этом он поступил порядочно: сказал заранее, у меня оставалось два месяца, чтобы найти команду. Но я ее не нашел. Около года просто поддерживал форму, тренировался с молодежкой «Локомотива»-2, командой, которая выступает в любительской лиге.
– То есть ты год не играл вообще?
– Только тренировался, да. Потом перешел в «Амкар». Помогли специалисты, которые работали в «Локо» с вратарями. Они познакомили с тренером из Перми, дали хорошие рекомендации. «Амкар» пригласил на зимние сборы в молодежку, я хорошо себя проявил и заключил контракт. Через два месяца начали подключать к тренировкам с основой.
– И что не получилось?
– Сыграл несколько матчей за молодежку и получил травму колена. Восстановился, сыграл еще несколько матчей – снова травмировал колено. Мениск, ничего криминального. И сроки минимальные – месяц и полтора месяца. Но потом на меня уже особо не рассчитывали, хотя Рахимов и Божович привлекал к тренировкам с основной командой. Но за молодежку уже не играл. Просто сидел на замене – и все.
Наверное, сказалось, что первое восстановление проходило тяжело, колено постоянно отекало. Когда вышел – находился не в самой лучшей форме. Второй раз уже пытался больше информации изучать сам. Реабилитация строилась по принципу «все подряд», я делал все что мог, но восстановился хорошо. Но дельные советы давала Мария Юрьевна Бурова из «Локомотива».
– Врачи из «Амкара» тебя не контролировали?
– Процесс реабилитации – нет. Это не значит, что на меня забили, но от них не было четкого пошагового плана – что делать. Ни упражнений, ни дозировок. Врач следил за реабилитацией, смотрел колено, но тренировки я составлял себе сам, исходя из того, что я знаю.
Когда переходный сезон закончился, мы просто пожали руки и расторгли контракт. После этого я перешел в «Уфу». Туда на просмотр позвал Евгений Васильевич Корнюхин – он хорошо знал меня по «Локомотиву». Потренировался две-три недели на сборах – предложили контракт. Через год расторгли.
– Не дошел до основы?
– Я был в основе, но не выступал, потому что не был сильнее основного вратаря. Мне нужна практика, а у меня целый сезон в «Уфе» без игр и такие же полгода в «Амкаре» после второй травмы. Получалось полтора года без матчей, а тут еще руководство донесло информацию от тренеров, что ближайший год на меня не рассчитывают как на игрока основного состава. И предложили расторгнуть контракт по обоюдному согласию.
– Что чувствует футболист, который уже не сильно молодой, но полтора года просто сидит на лавке?
– Я стал очень зависим от тренера. Если он обращал внимание, если доверял, то я был готов рвать и метать. Как только это прекращалось, я сразу терял мотивацию. Может, эта ситуация породила такие изменения. Может, это моя натура, часть моей личности. Но без практики я стал неустойчивым в моральном плане.
– После «Уфы» закончил?
– Не сразу. После закрытия трансферного окна несколько недель тренировался с «Афипсом», когда он еще играл на чемпионат Краснодарского края. Даже сыграл один матч – 0:0. После него понял, что финиш. На следующий день подошел к тренеру Максиму Деменко и сказал, что заканчиваю. Поблагодарил за возможность тренироваться. Он пожелал удачи, говорил, что ему очень жаль, что так случилось.
– Что случилось в том матче, что ты так резко ушел?
– Ничего, просто это был Рубикон. Вот ты дошел до определенного момента и понимаешь, что сейчас нужно принять решение. Даже в межсезонье я если и искал команду, то вялотекуще. Больше для себя решал, нужно ли мне играть или заняться другим.
Когда ушел из «Афипса», разместил вакансию на Headhunter. Составил резюме, написал где играл, где учусь. Пригласили на собеседование, я его прошел. Дальше была короткая стажировка, после которой приступил к работе инструктора в фитнесе-центре Краснодара.
Степанов паниковал из-за критики и не кайфовал от игры. Медицина зацепила его, когда из худшего спринтера академии он стал лучшим после тренировок с физиологами
– У тебя есть понимание, почему твоя карьера закончилась так рано?
– Это абсолютно осознанный выбор. С 18 лет я увлекся физической подготовкой, реабилитацией, мне реально это нравилось. Кто-то читал художественную литературу, а я мог на айпеде читать учебник анатомии, физиологии, смотрел обучающие видео.
Плюс уже в «Амкаре» и «Уфе» я не чувствовал страсти к игре. Создавалось ощущение, что я делаю что-то, что не должен делать. Как будто жил не своей жизнью и понимал, что есть другое дело, которым могу заниматься.
– Но тебе было всего 21-22, в таком возрасте наоборот кажется, что все впереди. Разве не чувствовал это?
– Возможно, все могло быть, но зачем обманывать себя? Наступил переломный момент, который важно не упустить. В этой ситуации ты принимаешь решение двигаться дальше и пробивать себе путь или здраво оцениваешь возможности здраво и понимаешь, что шансы играть там, где ты хочешь, не очень высокие. И меняешь профессию.
Наверное, по физическим данным, работе с мячом, обучаемости я мог бы играть на высоком уровне. Но как атлет я плохо переносил критику и стресс. Я все воспринимал близко к сердцу, меня могло качнуть из стороны в сторону. Я мог выдать серию хороших тренировок, когда в меня верил тренер, но как только я видел, что настроение тренера переменилось, то падал вниз. Хотя спортсмен высокого уровня должен быть в топе независимо от каких-то окружающих факторов.
Если это было на уровне дубля, когда я даже не выступал, представляешь что случилось бы, если бы вышел на многотысячный стадион. Главное – уже тогда я это очень хорошо понимал.
– А когда исчез кайф от игры?
– Наверное, почувствовал ближе к выпуску из академии. Когда ты подходишь к профессиональному спорту, даже периодически с ним пересекаешься, то в глубине души все понимаешь.
А я вообще провел три года в профессиональном спорте. Не стал себя обманывать. Просто прикинул, какие у меня шансы играть на высоком уровне, сколько я могу получать от этого удовольствие и куда двинуться, если закончу карьеру.
– Ты сказал, что с 18 лет читал книжки по физиологии и анатомии. Откуда это пришло?
– «Локомотив» построил тренировочный центр «Локоспорт». Пригласил туда специалистов, которые работали с игроками академии, улучшали их физические кондиции. Когда в эту группу попал я, и тренер стал заниматься со мной индивидуально, я увидел изменения в себе и на поле.
Например, тогда я был высоким, худым, не оброс мясом. Из-за этого считался медленным и не прыгучим. С тренером мы много работали над прыжком. В какой-то момент я стал ощущать, что у меня на коротких дистанциях улучшился спринт. До этого день тестов был для меня днем унижений, в беге я оставался одним из худших. А тут стал показывать чуть ли не лучшие результаты на отрезках 3-5 метров. Ну и просто в игре и тренировках почувствовал, что стал поживее, подвижнее.
Мне понравилось – это момент, который зацепил. Пролетела искра. Потом уже сам смотрел, искал, двигался в этом направлении. Но тогда – в 16-17 лет – я просто не думал, чем хочу заниматься после карьеры. В 18 точно понял, что реабилитация, физическая подготовка.
Первая работа после Степанова после футбола – фитнес-инструктор в Краснодаре. Футболом он накопил всего 150 тысяч рублей
– Долго ты не работал после того, как закончил?
– День-два. Я трудоголик, фанат дела. Как только принял решение, сразу опубликовал резюме и устроился в фитнес.
– Сколько денег ты накопил футболом?
– У меня были финансы, на которые я купил квартиру в Краснодаре. Но они пришли из семьи, к спорту не имели отношения. Именно мои сбережения были, но не такие, на которые можно купить квартиру или машину. Они помогли оплатить несколько первых двух-трехдневных семинаров.
– Условно 150 тысяч рублей?
– Примерно так.
– По сути, начинал с нуля.
– Да. Пришел фитнес-инструктором – это человек, который стоит у стойки и собирает диски и гантели на место. Самый низ фитнес-иерархии. Делал все это в Orange Fitness. Параллельно полтора года ждал, пока построится квартира и арендовал ту, в которой жил.
Но в фитнесе все пожелания стандартные – люди хотят улучшить тело. А у меня была определенная цель: я хотел работать со спортсменами, улучшать их кондиции и заниматься реабилитацией. В фитнесе этого мало.
– Кто твой самый необычный клиент?
– Анзор Саная, который врезался меня в «Локо»-2. Он – первый атлет, с которым я работал. Пришел с сильным повреждением спины, но быстро восстановился, вернулся в «Томь». В последних пяти-шести матчах сезона забил важные голы, которые вывели команду в РПЛ, а Анзора даже сделали капитаном.
После этого работал с Никитой Бурмистровым. С ним готовились к сборам в «Арсенале». Дальше он взял меня как персонального тренера в Тулу на четыре-пять месяцев.
– Прямо платил тебе лично?
– Да, оплачивал проживание и платил зарплату. Когда приглашал, я еще был работником фитнес-центра. Мы договорились, что он платит мне ровно такую же зарплату, как в фитнесе. Тогда у меня было около 150 тысяч рублей.
– Это в Краснодаре?
– К тому моменту я уже переехал в Москву. Работал в небольшой фитнес-студии Fitlab, на бульваре Рокоссовского, бывшая улица Подбельского. Она ориентирована на тренировки один на один. Год я точно там работал. Но на Бурмистрова согласился бы даже на меньшие деньги, потому что для меня это была уникальная возможность поработать с профи.
Ради учебы в Америке Степанов с нуля сам выучил английский и продал квартиру (требовались 15 тысяч долларов). Он говорит, что если сидеть в комфортных условиях, то так и останешься на своем уровне
– Ты окончил РГУФК?
– Получил там высшее образование. Дальше шли курсы повышения квалификации. Много однодневных, двухдневных, трехдневных семинаров. Даже не считал, сколько их прошел, и дипломы не забирал. Потом были более длительные курсы. Все – разные направления: пилатес, прикладная кинезиология.
– Стоп. Кинезиология – это же шарлатанство.
– Она считается альтернативным лечением, это не классическая медицина. И я честно скажу, что я прям совсем не понял, что мне хотели донести. Я не использую методы оттуда, но в каждом обучении есть вещи, которые можно почерпнуть.
Например, на этих курсах мы изучали функции мышц. Я значительно поднял уровень знаний в области работы мышечной системы, что где крепится и все такое. В целом полезную информацию я получал на каждых курсах. Просто где-то больше отсеивалось, где-то – меньше. Но с точки зрения целостной картины того, как функционирует человеческое тело и как на основе этих принципов создать тренировочную программу реабилитации, двухдневный курс не поможет. Можно пройти хоть три тысячи таких курсов – целостности не получишь, знания будут как разбросанные элементы паззла.
Приведу пример. Я прошел курс про колено, через две недели – про тазобедренный сустав. Такое чувство, два преподавателя между собой вообще не общались, хотя и колено, и тазобедренный сустав образованы одной костью. Они даже противоречили друг другу.
– Был курс, который дал тебе полную картину?
– Да. Первый такой – Thirst 4 Function. Он разбит на четыре блока, каждый из которых длится два-три месяца. В начале блока – трехдневный семинар, потом дают видеоконтент, который ты изучаешь до следующего семинара. Потом опять семинар и опять видеоконтент. Этот курс изменил мое представление о процессе реабилитации и о том, как функционирует человеческое тело.
Его вел британский преподаватель, который приезжал в Россию и общался с нами через переводчика. Его объяснения были настолько чистыми и прозрачными, что даже вопросов не оставалось. Все просто, в то же время гениально. Я спросил у преподавателя, где он получал аутентичные знания, на основе которых построил курс. Он ответил, что в Gray Institute – американской организации, которая занимается повышением квалификации специалистов. Gray – фамилия основателя Гари Грея.
Оказалось, что у Gray Institute есть программа Gift – 40-недельный онлайн-курс с тремя офлайновыми сессиями в Штатах. Приезжаешь на два-три дня попрактиковать то, что изучил онлайн. Прямо с самого утра до позднего вечера. Новые знания там не получаешь, просто отрабатываешь то, что было. Онлайн контента при этом тоже много: видео и тексты на английском, тесты – каждую неделю. На курсе учились около 180 студентов из разных стран – от Польши до Австралии. Хотя костяк – американцы.
Обучение там стало переломным моментом. До этого я пытался найти что-то, что поможет мне эффективнее достигать целей для своих пациентов. Но знания оставались не целостными. В Gray Institute мы начали с самого начала – со стопы. Дальше каждый сустав изучали по две-три недели. Глубина знаний огромная, одно взаимосвязано с другим.
На тот момент я уже работал с атлетами и в клинике, но курс сильно повлиял на меня.
– Сколько стоили 40 недель обучения?
– 15 тысяч долларов. Чтобы оплатить их, я продал квартиру в Краснодаре. Она стоила дороже, но 60-70% ушли на Gray Institute. Все остальное – на обучение в других местах. Все деньги от продажи квартиры я инвестировал в обучение.
Многие говорили, что я не в своем уме. Но если сидеть в комфортных условиях, не инвестировать в себя и не рисковать, то ты навсегда останешься на уровне, на котором находишься.
– У тебя были мысли, что, может быть, ты неправильно поступаешь?
– Когда в жизни происходят какие-то вещи, я постоянно рассуждаю, встаю на место одного, второго, третьего человека, рассматриваю ситуацию с разных сторон и постоянно сомневаюсь. Когда дело касается работы, то у меня инстинкт: я вижу то, что мне нужно, и иду к этому.
В истории с Gray Institute я понимал, что это крутая тема. Тогда еще не был женат, но с будущей супругой жили вместе. Она говорила: «Это неофициальная организация, тебе дадут сертификат, который не имеет никакой ценности, поищи что-то другое, сумма большая». Но я вообще не сомневался. Я просто понял, что это мне нужно. И усердно учил английский.
– До этого на каком уровне его знал?
– Мог изъясниться в ресторане и отеле. Но речь шла про обучение с медицинскими и спортивными терминами. Такого уровня знаний у меня не было. Поэтому перед обучением я месяца три по пять-шесть часов занимался английским. Специально ходил в кафе, чтобы никто не трогал.
Правда, уже на первой неделе в Gray Institute понял, что ни хрена я не знаю. Десятиминутные видео разбирал по два часа, переслушивал, выписывал слова, переводил. Спустя 10-12 недель такого детального разбора я уже выучил весь словарный запас, который использовали преподаватели – две-три тысячи слов. После этого смотрел видео, как будто бы они на русском языке. Уже не пересматривал, все понимал.
– А английский учил с преподавателем?
– Сам. Единственная инвестиция в английский – купленный кофе в кофейне.
Когда есть мотивация, ты можешь достигнуть чего угодно. Выучить язык самому в современном мире, в мире современных технологий – вообще несложно. Мама выучила английский сама по учебнику, когда не было интернета, прошла курсы и уехала на стажировку в США. Представляешь, если я приду к ней и скажу: «Блин, я тут в век технологий, когда можно что угодно найти в интернете, не могу английский выучить»?
Это вопрос мотивации. Мотивация у меня была колоссальная. Я не думал, что это невозможно, я искренне верил в то, что я выучу сам.
– Откуда такая мотивация?
– Я получал удовольствие от процесса, от работы, от результата. Особенно, когда увидел, что могу достигать больших результатов со своими спортсменами.
Мне нравится моя работа, я реально ей живу.
Пишите в комментариях, кайфуете ли вы от работы, что делали ради себя и как это поменяло вас
Обучение в Америке изменило Степанова: он говорит, что многих результатов в восстановлении можно достичь быстрее и использует нестандартные методы
– Как тебя изменили курсы в Gray Institute? Почему после них ты стал другим?
– Там мне объяснили, что нет никаких правил. Это американское образование отличается от многих других американских образований тем, что у основателя школы нет авторитетов. Многие вещи он делает, основываясь на логике, на здравом смысле. Конечно, он и все преподаватели там очень умные, у каждого огромный запас знаний и тонны прочитанных исследований и литературы. Просто они смотрят на то, как функционирует тело, немного под другим углом. Я бы сказал, что их представление о принципах функционирования тела более здравое и логичное.
Это даже нельзя назвать методикой. Мы просто изучали, как функционирует человеческое тело. То есть мне дали определенное мышление. Это мышление достаточно критическое.
Во время 40 недель обучения мы не изучали упражнения. Мы изучали, какие упражнения и тренировочные программы можно создавать для конкретного тела, основываясь на целях. Мне помогли стоить стратегии, которые я сам преобразовывал в упражнения.
– Объясни это на конкретном примере.
– В повреждениях, которые произошли внезапно, есть механизм травмы, – движение, в котором игрок травмировался. Это движение зачастую может вызывать страх или опасения, игрок может избегать таких этого действия на поле. В ходе реабилитации с атлетами мы очень много работаем над тем, чтобы восстановить функциональность в движении, которое является механизмом получения травмы, и после выхода в общую группу человек уже не испытывает страха и ограничений.
Другой пример: в тренировках с атлетами я чаще стал использовать опору приближенную к соревновательной, чтобы вызвать адаптацию тела. Например, с футболистами мы работаем над контролем движения тела на жесткой опоре – пол, газон, паркет, а не на мягких опорах типа полусферы. Это связано с тем, что футболисты играют на жесткой опоре и переходный эффект на соревновательную деятельность, которая проходит на жесткой опоре, будет выше от тренировок на схожем покрытии, а не на мягких полусферах.
Еще пример: когда в суставе затруднено движение в какой-либо одной плоскости, ты можешь использовать движение других плоскостей для того, чтобы они влияли на изменения в той плоскости, в которой это необходимо. Потому что все структуры между собой и все плоскости взаимосвязаны.
– Если затруднено движение в одной плоскости – не легче вылечить эту плоскость, чтобы в ней тоже работало?
– Нужно начинать с зонного успеха, с тех движений, которые уже являются эффективными, и постепенно стремиться зону успеха расширить. Не нужно заставлять человека делать то, что он не может сделать или то, что вызывает боль.
– Ты сказал, что в США изучал, как функционирует тело. Но знания об этом у всех одинаковые.
– Нет, мнения сильно разнятся.
– Как можно одну опцию рассматривать по-разному?
– Если ты когда-нибудь занимался с тренером, то знаешь, что в выпадах просят, чтобы колено никогда не выходило за носок. Но когда ты делаешь выпад с правой ногой впереди, получается, что левое колено на 20 сантиметров выходит за носок. И где логика? Почему правому колену нельзя, а левому – можно?
Другое заблуждение – когда люди начинают делить тело на части. Например, когда специалист работает только с коленом. Или спортсмен травмировал спину, и реабилитолог фокусируется только на ней, забывая, что тело – одно целое.
– Как работаешь ты?
– В целом с телом. Узкопрофильных специалистов в моей сфере я не понимаю.
Спина – это лишь часть тела, а ты должен иметь представление и возможность работать со всем телом. Вдруг плохое колено негативно влияет на спину? Необходимо улучшить работу колена, чтобы это влияние стало меньше.
Или вот болит колено – начинается работа с коленом: с мышцами бедра и голени, но только эта зона, ни ниже, ни выше. Но, может быть, стопа негативно влияет на колено? Может быть, есть потенциал у тазобедренного сустава, чтобы улучшить функции колена? Возможно, от подвижности в грудном отделе позвоночника можно дать положительный потенциал?
В Gray Institute учили этот потенциал находить. Не просто «я так увидел и так решил», а учили определенным алгоритмам, которые помогали или подтвердить, или опровергнуть первоначальные наблюдения и посмотреть, есть ли потенциал к улучшению функционирования колена от грудного отдела и какой потенциал.
– Как думаешь, сколько людей под этим интервью напишут, что ты шарлатан, который закончил непонятные курсы, а сейчас вещаешь, распространяя псевдонаучными знаниями?
– Я бы не сказал, что это псевдонаучные данные. Я изучаю только те источники, которые имеют научное подтверждение. Вопрос в том, как каждый их интерпретирует.
Сейчас уже значительно реже слышу критику, но раньше много людей меня считали шарлатаном из-за того, что в своем подходе я от них отличаюсь. Допустим, атлету нужно улучшить спринт – его кладут на спину, заставляют делать упражнения, лежа на спине. Ты видел когда-нибудь спринтеров, которые бежали, лежа на спине? Я не видел. А когда я работаю стоя, улучшая его функции в вертикальной позиции, потому что он бежит в вертикальной позиции, люди, которые улучшают его лежа на мате, называют меня странным. Но в моих глазах они – странные, потому что он не бегает на спине, он бегает, стоя на ногах.
И чем ближе мы будем работать к аутентичному действию, чем ближе мы создадим тренировочную программу, тем легче будет переход от тренировочной программы на аутентичное действие. Это принцип физиологии. Тело всегда адаптируется к тому, что ты делаешь.
– У тебя есть объяснение, почему большинство в России делают не так, как ты?
– Я не сказал бы, что все делают не так. Не так, что я один такой молодец, и никто не умеет работать. Есть много специалистов, которые достигают хороших результатов. Просто некоторые вещи можно достигнуть с меньшими энергозатратами, быстрее.
Я приспособился к критике, потому что ее много. Например, когда Алан Дзагоев восстанавливался после травмы задней поверхности бедра, самый первый вариант бега, который мы могли делать, – бег с очень короткими шагами и широкой постановкой стоп. Ребята подшучивали, что это как бег с геморроем, потому что он не сводил ноги.
Но только этот бег подходил для него в тот момент. Таким образом мы могли бегать на ранней стадии восстановления, чтобы остановить потерю кондиции. Несколько дней мы бегали так, потом добавляли другие позиции стоп. И каждый раз пытались приблизиться к его естественному варианту бега, чтобы восстановить его.
Степанов контролирует даже питание спортсменов: советует рецепты и продукты, по фото согласовывает каждый прием пищи. Говорит, что сон, еда, сон и вода – главное в восстановлении
– Ты не только восстанавливаешь после травм, но и помогаешь игрокам набирать форму. Все так?
– Да. Как-то посчитал количество атлетов, которые проходят у меня за год – получилось 220 кейсов. Физиотерапевт в команде проходит такой цикл за 8,5 лет, а у меня-то не только футбол, но и волейбол, баскетбол, гандбол, легкая атлетика. Все спортсмены разного уровня. И не только восстановление, но и подготовка.
– Назови топовых клиентов.
– В этом межсезонье работал с Луневым, Селиховым, Джанаевым, Глушаковым, Швецом, Меркуловым, Ташаевым, Гранатом. Емельянов из «Урала» восстанавливался после травмы. В целом работал с Щенниковым, Ребровым, Дзагоевым, Погребняком, Дзюбой, Газинским, Боккети, Игнатьевым… Перечислять могу долго.
– Если говорить про подготовку, то как она проходит? Спортсмены занимаются с тобой и в клубе одновременно?
– В паузе, когда тренировок с клубом нет. Приходят ко мне, чтобы улучшить какие-то элементы физической подготовки или улучшить тело в целом.
Есть атлеты, с которыми я работаю дистанционно в течении всего сезона. Каждый день с ними на связи: обсуждаю, как у них проходит тренировочный процесс, восстановление, корректирую питание, даю дополнительные тренировки и стремлюсь подвести в наилучших кондициях к матчу. Потом восстановить и снова подвести. Таких атлетов у меня около 15. Все – из футбола.
– Что ты советуешь атлетам в плане восстановления?
– Стараюсь следовать не моде, а принципам функционирования тела и физиологии. Три основных вещи, без которых организм даже жить не сможет: сон, вода и еда.
Часто я наблюдаю картину, когда атлет скудно питается, спит не очень много, не особо следит за режимом потребления жидкости, но ему начинают рекомендовать какие-то модные штуки для восстановления – виброролл, криосауну. При этом он продолжает питаться абы как, не следит за сном и потреблением жидкости. У меня вопрос: если эти три вещи настолько важны для организма, что без них ты даже жить не сможешь, то почему бы не начать с них? А без виброролла ты сможешь комфортно прожить, ничего не случится.
С некоторыми атлетами прямо приходится долго общаться на тему того, почему мы не используем криосауну, а фокусируемся на питании. Говорю, что делаем это, чтобы использовать ресурс своего же тела для восстановления. Оно само восстановится, нужно лишь создать условия, в которых оно будет это делать максимально эффективно.
Контролировать питание разных атлетов в разных регионах с разными пищевыми привычками, учить их правильно питаться, учить их выбирать продукты – сложно. Тем более ситуация постоянно меняется, сейчас в условиях карантина она опять изменилась. Мне снова нужно больше сидеть за компьютером, чтобы некоторых атлетов учить готовить, потому что они заказывали, а сейчас боятся это делать, боятся заразиться. Им приходится готовить, а мне – их учить.
Вроде как я тренер, а не кулинар. Но мой результат на тренировках будет зависеть от того, что ел спортсмен. Если он будет питаться скудно, то не стоит ждать хороших результатов.
– Вспомни последний случай, когда ты какого-то спортсмена учил готовить?
– Да каждый день.
Фотографии приемов пищи отправляют мне практически все атлеты. С кем я наладил рацион, с кем я точно знаю, что они хорошо питаются, – те уже не отправляют. Но в целом у меня весь телефон в фотографиях еды. Я комментирую, что лучше не использовать, а чего нужно побольше.
В 2018-м мы написали, как из-за Олимпиады в селе под Сочи пропала вода. Прошло два года – воды нет до сих пор
Главред «Новой газеты» продал клюшку Харламова, чтобы спасти больного ребенка. После этого миллионы на лечение перевели люди из списка Forbes
Фото: instagram.com/stepanov.i.dm ; globallookpress.com/PETTER ARVIDSON/imago sportfotodienst; grayinstitute.com/ ; vtomske.ru/Дмитрий Кандинский; fclm.ru; fcufa.pro; fc-amkar.org
